КРЫЛОВ, И. Ф., КЛЕГАНОВА.

Очерк из истории Императорского Училища Правоведения.
//Правоведение. -1994. - № 5 - 6. - С. 136 - 141
Библиогр. в подстрочных ссылках.

Из бывшего дома сенатора И. Н. Неплюева, что на Фонтанке, 6, с раннего утра 5 декабря 1835 года¹ доносились звуки музыки и мальчишеские голоса. Ждали Императора. В этот незабываемый для истории юридического образования в России день торжественно открылось Училище Правоведения, питомцами которого в разное время были композиторы А. Н. Серов и П. И. Чайковский, поэты А. М. Жемчужников и А. Н. Апухтин, публицисты И. С. Аксаков и кн. В. П. Мещерский, будущие судебные деятели и сановники Н. С. Арсеньев, И. П. Закревский, К. К. Пален, К. П. Победоносцев, И. Г. Щегловитов, деятели науки Ю. Г. Жуковский, В. К. Случевский и многие другие известные личности.

А началось все годом раньше, когда 23-летний Принц Петр Георгиевич Ольденбургский начал присутствовать на заседаниях Правительствующего Сената, где убедился в непростительном неустройстве русского суда. Именно тогда у него возникла мысль о том, что спасти создавшееся положение с людьми старого склада, погрязшими в карьеризме и взяточничестве, зачастую дурно образованными, никогда не удастся. Для того чтобы иметь совершенные знания в «канцелярских делах», нужно пройти от самых низших должностей к высшим, постигая порядок делопроизводства. Этого-то как раз по общему правилу не происходило, потому что молодые люди, получая образование за собственный счет, старались сразу забраться повыше по служебной лестнице, не зная при этом азов. Принц, человек, сыгравший существенную роль в реформе российского образования (именно он открыл Первую семиклассную Мариинскую женскую гимназию, попечительствовал в Коммерческом Училище и Училище Правоведения), весьма деятельный по природе, немедля написал своему государю и дяде Николаю, что готов с его одобрения начать хлопоты по учреждению закрытого учебного заведения, подобного Александровскому Лицею, где могли бы обучаться дворянские юноши с 12—15 лет, в течение шести лет получая знания не только по гимназическим предметам, но и по юридическим наукам. По окончании курса еще шесть лет выпускники обязаны были служить по ведомству Министерства Юстиции, постепенно получая повышение.

Идея нашла отклик, особенно если учесть, что П. Г. Ольденбургский предложил свои собственные деньги на начальное обустройство. Вскоре при участии М. М. Сперанского был написан Устав Училища, одобренный Государственным Советом. Принц приобрел дом на Фонтанке, где ранее располагался Пажеский корпус, а затем обитали Барклай-де-Толли, М. М. Сперанский и др. Здание вместе с ремонтом оценивалось более чем в миллион, но это не повлияло на замыслы новоявленного мецената. Внутреннее убранство было поручено создать архитектору В. П. Стасову, но работами руководил его помощник К. Лазарев,² не отличавшийся усердием, что постоянно вызывало нарекания первого директора Училища С. А. Пошмана. Между прочим, бытует легенда, что в былые времена на месте дома 6 стояли конюшни Бирона, где истязали провинившихся («страшные истории» в стиле XIX в., передаваемые из одного поколения воспитанников в другое).

Будучи элитарным учебным заведением, Училище принимало исключительно детей, чьи предки являлись потомственными дворянами либо дослужились до полковничьих погон или чина статского советника, поскольку это давало права на дворянство. Позже поступление стало возможным для детей чиновников Войска Донского, дворян-кавказцев, детей Валахских бояр, судей. Но в эпоху правления Александра III обязательным условием стало потомственное 100-летнее дворянство, исчисляемое до 1885 г., что закрывало путь многим, кто раньше мог поступать в Училище Правоведения. Впрочем, с разрешения Императора можно было принять любого.

Училище существовало за счет пожертвований, пособия от казны, но основным источником доходов неизменно являлась плата с воспитанников, составлявшая в 1835г. 428 рублей серебром, а в 1894 — уже 700. Платили, однако, не все; изначально из 150 детей половина содержалась за счет казны. К началу XX в. в отношении платы, как указывает Г. П. Сюзор,³ существовало деление учащихся на четыре категории: своекоштные, казеннокоштные, пансионеры членов Императорской фамилии, земель (например, Царства Польского) и экстерны. Число последних резко увеличилось в десятилетие перед Октябрьской революцией, что заставило администрацию вдвое увеличить прием. До названного периода число их обычно составляло порядка пяти человек из детей служащих в Училище, разумеется, если они имели сословные права. Приходящие ученики до того времени были редкостью (для этого были необходимы медицинские основания), но к последним годам существования Училища дортуары попросту не вмещали всех желающих, хотя был уже прикуплен дом Челищева на Сергиевской улице и выстроено трехэтажное здание на 11 квартир для персонала.

По проекту П. Г. Ольденбургского предполагалось, что число воспитанников во всех шести классах должно составлять 150 человек, однако в первый год набралось лишь 54, хотя после объявления о приеме в «Санкт-Петербургских ведомостях» было подано ни много ни мало 292 заявления. Разумеется, чтобы поступить в Училище, нужно было иметь великолепную домашнюю подготовку, что обеспечивало набор наиболее состоятельной части претендентов либо наиболее талантливой. Так, Александру Серову казна не только оплачивала обучение, но и давала пособие сверх того. Поступление иногородних было сопряжено с особыми трудностями: Указом Сената от 19 ноября 1835г. они подвергались двойному испытанию, сначала при гимназии, а уж потом в Училище. И если на вторых экзаменах их проваливали, то обратный путь несчастливцы проделывали за счет того преподавателя, который поставил им хорошие отметки на предварительных экзаменах.

Основную часть программы составляли: Закон Божий, история церкви, география, естественная история, русский, славянский, латинский, немецкий и французский языки, история всеобщая и российская, физика, математика, логика и психология, для некоторых курсов читалась французская и немецкая словесность. (Последние ввели после событий 1848г. во Франции, когда читать курс французского права, опираясь на законы попранного трона, стало невозможным, а монархический дух Училища запрещал освещать истинное положение вещей в революционной стране. К слову сказать, верноподданнический дух Училища в эти годы впервые пошатнулся, начальство дважды было вынуждено исключать студентов за вольнодумство.) Дополнительно желающие могли изучать греческий и английский языки. На заре Училища обязательными предметами считались также сельское хозяйство, минералогия, архитектура, занятия в скульптурном классе, не говоря уже о танцах. Что касается танцев, то для воспитанников невыносимой мукой было двухчасовое выделывание па, а вот хождение гуськом, когда разучивался какой-нибудь «балет» в преддверии приезда Императора, считалось превеселым занятием. Воспитанники-кавказцы изучали помимо перечисленного еще и родной язык. Программа претерпевала изменения довольно часто; так, к концу XIX в. греческий и английский языки стали обязательными.

Специальный, т. е. юридический, курс составляли: энциклопедия права, история философии права, история русского права, государственное право, римское право, гражданское право, торговое право, уголовное право, гражданское судопроизводство и практика, уголовное судопроизводство и практика, церковное право и история вероисповеданий, международное право, полицейское право, политэкономия, законы о финансах, судебная медицина. В качестве спецкурсов читались законодательство о крестьянах, токсикология, гигиена и др. В отдельные годы преподавались межевые законы, сравнительное законоведение, пропедевтика права (предшественница современной теории права), юридическая палеография (наука о правильном чтении и определении достоверности древних юридических актов).

Все предметы делились по сложившейся в Училище практике на первостепенные и второстепенные. К последним относились: бокс, история философии, судебная медицина, политэкономия, гигиена, токсикология, введенные в конце XIX в., и фехтование. Этим предметам, как считалось, уделялось очень мало времени — 2—4 часа в неделю. Программа предполагала и разнообразные практические занятия. Помимо семинаров, воспитанники были обязаны присутствовать на вскрытии трупов в Мариинской больнице, разыгрывать судебные заседания, до которых был охоч А. Ф. Кони, разбирать уже решенные дела, которые присылались из судов, а выпускной класс возили по тюрьмам знакомиться с бытом арестантов. Первоначально именно для нужд семинаров была создана в 1886г. Правоведческая библиотека, фонды которой к 1900г. насчитывали 6349 названий.

Учителя делились на четыре категории: профессора ординарные и экстраординарные, преподаватели и учителя искусств. Позднее к ним добавились репетиторы. Должность ординарного профессора (4 человека) мог занять только доктор наук, читающий лекции в любом высшем учебном заведении или в самом Училище. На место экстраординарного профессора (6 человек) мог претендовать магистр юридических наук. Штат преподавателей ограничен не был. Однако преподавание не считалось государственной службой. Если ставка профессора была свободна, эти деньги распределялись сверх обычной платы между преподавателями, которые могли со временем и при наличии необходимых знаний стать профессорами. В этом случае весь срок работы в Училище засчитывался им в срок службы.

Личности воспитателя уделялось особое внимание. Довольно долго это место не могло быть предоставлено гражданскому лицу, кроме того, необходимо было быть особой высоконравственной. Может статься, в этом заключался секрет того, что в Училище некоторые воспитатели работали по 20, 30, 40 лет.

Учителя находились действительно замечательные: историк И. К. Кайданов, законоведы К. А. Неволин и И. Е. Андреевский, профессора уголовного права В. Д. Спасович, П. Д. Калмыков и Н. С. Таганцев, криминалист А. П. Чебышев-Дмитриев, первый русский цивилист Д. И. Мейер, а знаменитый А. Ф. Кони вел теорию и практику уголовного судопроизводства.

Как было замечено, по Уставу Училища 1835 года курс обучения был шестилетним. Но уже к 1838 г. ряд положений претерпел изменения, в том числе был добавлен год к приготовительному курсу, и теперь младшими считались седьмые — четвертые классы, а старшими — третьи — первые, поскольку в Училище классы нумеровались в обратном порядке. С 1847 года при Училище существовали приготовительные классы, которые хотя и не входили официально в систему Училища Правоведения, стали постепенно первой ступенью для поступающих. Здесь в трехгодичном курсе преподавались: Закон Божий, русский, славянский, латинский, французский, немецкий языки, арифметика, всеобщая история, география, чистописание, рисование, танцы, музыка и гимнастика. Приготовительные классы и занимали бывший дом Челищева. Сначала приготовишки сдавали экзамены в Училище на общих основаниях, но позже вступительные экзамены заменили для них переводными.

Младшие и старшие курсы с 1846 года были разделены. Режим старших воспитанников был куда более льготным: они вставали и начинали занятия часом позже, имели право выходить из Училища в увольнение без сопровождающих, причем не только в выходные дни. К слову сказать, в первые годы после открытия правила Училища были жестче. Младшие же могли пойти домой только после обедни в воскресенье. Оставить воспитанника в праздники без отпуска являлось жутким наказанием, хуже которого были лишь розги и исключение. Даже отношения младших и старших были разными. На старших курсах царил дух товарищества, обращались друг к другу на «ты», тогда как младшие «выхали» и издевались над новичками в лучших традициях закрытых учебных заведений. Класс порой делился на «аристократов» и «плебеев», из которых последние даже боялись выходить поодиночке из аудитории. Однажды это противостояние кончилось такой дракой, что в результате принятых мер «сословные» предрассудки были позабыты надолго.

Примечательно, что сугубо гражданское по сути Училище Правоведения превратилось после волнений 1848 года в полуказарму. Либеральный директор кн. Н. С. Голицын был заменен полковником Мальцевым, при котором процветала пышным цветом муштра, были введены телесные наказания и все полагавшиеся по штату воспитатели были заменены военными. Инспектор Руттенберг являлся ежедневно по утрам в дортуары младших и читал нотации провинившимся воспитанникам, но справедливости ради надо заметить, что доставалось от него в основном по делу, и особенно малолетним курильщикам. Пугал даже сам его вид мрачного средневекового рыцаря.

Однако не обходилось и без перегибов. Так, старший воспитанник мог быть наказан за расстегнутую верхнюю пуговку мундира, который при Голицыне нужно было застегивать только в приезд Принца-попечителя или самого Государя. Телесные наказания имели явно устрашающий характер: детей выстраивали буквой «П», на незамкнутой стороне ставилась скамейка, а по бокам от нее «дядьки» с розгами, и для снисхождения поводов не находилось. Однажды за крик в адрес бестактного и злого воспитателя зачинщик получил 40 розог и был уволен.

Интересно обстояло дело с отпусками и летними каникулами. Уходя даже на день к родителям или знакомым, воспитанник непременно получал отпускной билет с правилами поведения, а младшим он служил также и дневником, где проставлялись оценки за неделю и записывались взыскания. Билет этот полагалось держать всегда при себе, а по возвращении сдать дежурному воспитателю. Однако при болезни родных и в именины можно было просто получить увольнение у инспектора или классного воспитателя.

Училище не оставляло своего питомца даже на отдыхе, ежесекундно с отеческой, но порой слишком настойчивой заботливостью вмешиваясь в самые простые дела. Оно то требовало ездить до третьего класса с сопровождающим и лишь в четвертом— пятом классах за успехи и благонравие — одним (старшие имели льготы), то приказывало козырять всем важным лицам, то категорически запрещало заходить в рестораны и кондитерские. И уж, конечно, нечего было даже помышлять о том, чтобы присутствовать в театре не иначе как в ложе, и тем более хлопать и вызывать артистов. Целая тирада следовала по поводу купания: «Купаться только в местах безопасных, в присутствии провожатого, до принятия пищи и не менее как 3 часа спустя после того и, во всяком случае, только тогда, когда тело не находится в испарине». Такие строгости определялись, разумеется, ответственностью Училища за доверенных ему детей. Но до каникул предстояла самая страшная для правоведов часть года — экзамены, когда в обычно шумных коридорах стояла гулкая тишина: ученики не выходили из «зубрилок» — специальных комнаток, рассчитанных на одного человека, в которых ничто не отвлекало внимания. Система контроля за успеваемостью была различна для старших и младших воспитанников. Старших учили по-университетски: проводились только полугодовые и годичные испытания (репетиции и экзамены). Поурочная проверка и письменные работы постепенно изжили себя. Хотя младшим в этом отношении спуску не давали. В Училище существовали три вида экзаменов: вступительные, переходные и выпускные. Принимали в любой класс, кроме двух старших. В третий нужно было сдавать все предметы гимназического курса, а с 1895 г. — лишь историю, русский, французский и немецкий языки. Без переходных экзаменов обходились только отличники, но для этого по 12-балльной системе необходимо было иметь: 11 — за нравственность, 11 — за исполнительность, 10 — за внешний порядок. Репетиции сдавались перед Рождеством, и несданный без уважительной причины экзамен означал недопуск к годичному испытанию. Письменные работы следовало подавать к 1 ноября, чтобы профессорский состав мог обсудить их на коллоквиумах. От выпускных экзаменов освобождений не существовало.

Хотя в течение учебного года старший и младший курсы жили, почти не соприкасаясь, накануне выпуска их объединял один общий, всегда стихийный праздник, называемый «выносами». Выпускников попросту выносили на набережную на руках в символ того, что они скоро покидают родные стены и всем очень жалко с ними прощаться. При выпуске правоведу следовал чин, который высчитывался следующим образом: нужно было определить средний балл по всем юридическим предметам за последние три года и то же самое по поведению. 11,5 балла давали 9-й класс, 10,5 — 10-й и т. д. Но это касалось только окончивших полный курс. Училище можно было оставить и после четвертого класса. При этом, чтобы поступить в Университет, в разное время требовалось сдать географию и историю православной церкви (до 1899г.), русский, латынь и греческий (до 1906 г.), а с 1906 г. единственным дополнительным экзаменом был греческий, причем только для претендентов на историко-филологический факультет. Закончивший полный курс поступал кандидатом без экзаменов.

Ежегодный выпуск был увеличен до 30 человек, но это не отражалось на качестве образования, в среднем 18% заканчивали курс с золотой или серебряной медалями. Согласно традиции, утвердившейся еще с первого выпуска 1840 г., имена нескольких лучших воспитанников Все закончившие Училище заносились в Золотую Книгу, сам Принц Ольденбургский вручал им медали с латинской надписью «Respice Finem», что являлось сокращением от девиза Училища, взятого из Горация: «Quidquid agis prudenter agas et respire finem».⁴ Первый выпуск получил от Попечителя золотые перстни с этим изречением. Многим вручались награды и грамоты, В этот же день переходившие в первый класс получали из рук Его Светлости шпаги. Хотя в 1895г. обязательная служба по окончании Училища была отменена, многие правоведы оставались служить при Правительствующем Сенате, министерствах, судах, не уходя на вольные хлеба. Между прочим, Училище, распростившись с очередным выпуском, не оставляло его заботами. При получении чина давалось на обустройство от 115 до 175 рублей, не считая 15 рублей, причитающихся получившему медаль. Но и это было еще не все. П. Г. Ольденбургский лично следил за положением выпускников. Например, после пожара в Орле в 1848 г. он осведомился у губернатора, не пострадали ли от огненной стихии два проживавших в Орле выпускника и не нуждаются ли они в помощи.

Много пользы принесла и Правоведческая Касса, открытая в 1885 году Она осуществляла помощь бывшим правоведам, если к ним приходила нужда в силу болезни, бедности, возраста. Если правовед умирал, не оставив дочери приданого, если его мать нужно было пристроить в богадельню, а то и просто не хватало денег на достойные похороны, все расходы брала на себя Касса. Чтобы быть ее членом, по Уставу требовалось платить ежегодно 5 рублей взноса, либо единовременно внести 100 рублей. Помогала она и ученикам.

Помимо празднования дня открытия, в Училище ежегодно отмечался день освящения домовой церкви, которая носила имя святой великомученицы Екатерины, в память августейшей матери Принца королевы Вюртембергской. Освятил церковь 23 ноября 1835 года митрополит Московский Филарет в присутствии министра народного просвещения графа Уварова, председателя Государственного Совета графа Новосильцева, М. М. Сперанского и др. П. Г. Ольденбургский не только пожертвовал денег на внутреннюю отделку церкви, но и пожелал подарить ей хоругви, служившие знаменами тверскому, новгородскому и ярославскому ополчениям, сформированным из удельных крестьян Великой княгини Екатерины Павловны (той самой, в руке которой было отказано Наполеону Бонапарту и которой был уготован брак с Георгом Гольштейн Ольденбургским) во время Отечественной войны 1812 года. Настоятель церкви по традиции являлся и учителем Закона Божьего. Надо отметить, что духовная и светская власти в Училище частенько расходились во взглядах на воспитание молодежи. А воспитанники, не участвуя, разумеется, в баталиях в директорском кабинете, поддерживали,- конечно, Принца-попечителя, поощрявшего занятия музыкой, поездки в театр, сценические действа по праздникам, которые у отца Михаила Богословского, очень долго пребывавшего на посту настоятеля, вызывали совершенно обратные чувства, как «бесовские радования» и «потехи дьявола». Между прочим, каждый месяц П. Г. Ольденбургский присылал билеты в свою ложу в театре, и ученики, по одному от класса, по очереди ехали на спектакль. И на следующий день, конечно, успеваемость счастливчиков резко падала. Л. Бутовский описывает это так:

Полковник! В первый раз свезли меня вчера Тальони посмотреть, — сказал я, возопивши,— Все реки, города и горы, все забыл. (Хотя урока я совсем и не учил.)

Однако для географа аргумент оказался очень силен.

Вообще, если в Училище появлялось какое-то новое увлечение, оно скоро становилось повальным. Так, увлечение музыкой дошло до того, что, как рассказывают выпускники, на время Училище Правоведения превратилось в Консерваторию. Мало того, даже не обладавшие слухом воспитанники под предводительством даровитого А. Н. Серова стали учиться играть на музыкальных инструментах, а избранные иногда приглашались домой к Ольденбургским, где давали маленький домашний концерт и щедро угощались лакомствами. Однажды император Николай Павлович, приехав в Училище, первым делом наткнулся на Бенкендорфа, разучивающего гаммы на флейте. Сообразительный воспитанник нахально прикинулся, что не видит царя, и, глядя невинными глазами в голубую даль, заиграл «Боже, царя храни», заслужив благодарность Государя. Не покажется странным, что в более позднее время, когда Принц несколько охладел к Училищу, музыкальные занятия уже не вызывали заботы со стороны начальства, как, впрочем, занятия искусством вообще. Петр Ильич Чайковский вниманием ни среди соучеников, ни у начальства не пользовался, единственным, ради кого делалось исключение, являлся Алексей Апухтин, чей поэтический дар нежданно пожалел директор А. П. Языков.⁵

Юбилеи Училища Правоведения всегда собирали огромное количество народа. На них старались съехаться все, кто когда-либо вышел из этих стен. И дело было не только в клятве, которая, согласно легенде, соединяла бывших правоведов, ведь неизвестно, существовала ли она на самом деле. «Единство идеи, единство цели, единство труда: вот что не допустит нас всех, и ближних и дальних, разойтись и охладеть к своему союзу»,⁶ — так отозвался К. П. Победоносцев о том притяжении, которое испытывали выпускники к своей альма-матер. В такие юбилейные дни случались многие интересные события. Например, в 25-летнюю годовщину выпускники учредили премию имени Принца П. Г. Ольденбургского, в 40-летнюю — был открыт бюст Петру Георгиевичу, причем — прижизненный. Принц умер в 1881 году, а попечительские заботы легли на плечи его сына Александра. Кстати говоря, Александр и его брат Николай Ольденбургские прослушали как экстерны курс в Училище и на юбилеях всегда садились за стол со своим 21-м выпуском. В день 50-летия впервые прозвучала песня на слова и музыку П. И. Чайковского:

ГИМН ПРАВОВЕДОВ

Правды светлой чистый пламень —

До конца в душе хранил

Человек, что первый камень

Школе нашей положил.

Он о нас в заботах нежных

Не щадил труда и сил.

Он из нас сынов надежных

Для отчизны возрастил.

Правовед! Как он, высоко

Знамя истины держи,

Предан будь Царю глубоко,

Будь врагом ты всякой лжи.

И, стремясь ко благу смело,

Помни школьных дней завет,

Что стоять за правды дело

Твердо должен правовед.

Из всего, что было сделано выпускниками Императорского Училища Правоведения, выделяется их работа в комиссии по написанию судебных уставов. Эта комиссия имеет название Заруднинской, по имени помощника, возглавлявшего ее, В. П. Буткова. За 11 месяцев эта группа сумела переработать неудачный проект графа Блудова, превратив его в серьезные документы: проект учреждения судебных устанооведы.

Развал Училища начался задолго до его официального закрытия. И первой датой в этой грустной главе можно назвать 1905 года, когда старшие курсы впервые после 1848 года вышли из подчинения и потребовали замены интерната общежитием без наблюдения со стороны воспитателей, выборности персонала, отмены служебных привилегий для окончивших Училище и т. д. Консервативно настроенная группа воспитанников просила Попечителя решить проблему мирным путем, без скандалов и насилия, но это пришлось не по вкусу революционно настроенной молодежи. 17 человек явились в кабинет директора, требуя реформ и угрожая бунтом и пропагандой, за что и были без промедления уволены. К остальным для успокоения прибыл 18 октября Император и благодарил за верность трону и спокойствие в эти трудные дни. Как будто в насмешку через неделю ушли еще 16 правоведов и в солидарность с ними 5 преподавателей. Когда отзвуки революции 1905 года поутихли, жизнь, казалось бы, вернулась на время в нормальное русло. В 1910 году на основе Правоведческой библиотеки был открыт Музей Училища, где были представлены портреты, фотографии, предметы обихода учеников. Но процесс распада уже начался. Верноподданнические традиции Императорского Училища Правоведения дали трещину. И никого уже не удивляло то, что с 11 по 25 ноября 1917 г. здесь проходили заседания Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов, где дважды выступал В. И. Ульянов-Ленин. Как будто само здание изменило павшему государственному строю, с которым в небытие ушло и Императорское Училище Правоведения.

В конце декабря 1995 года исполнится 160 лет со дня основания Училища, в прекрасном светло-желтом с куполами здании которого находится сейчас институт гражданского проектирования. Очень хотелось бы надеяться, что скоро наступит такое время, когда здесь вновь возродятся лучшие традиции российского юридического образования.

* Доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ.

** Студентка С.-Петербургского юридического института. Г) И. Ф. Крылов, М. В. Клеганова, 1994. ' Все даты даются по старому стилю.

² Тыжненко Т. Е. Василий Стасов. Л., 1990. С. 134.

³ Сюзор Г. П. Ко дню 75-летия Императорского Училища Правоведения (1835—1910). СПб., 1910. С. 200—220.

⁴ Что бы ты ни делал, делай благоразумно и не упускай из виду цели (лат.).

⁵ Сочинения Апухтина. СПб., 1898. С. 7.

⁶ Сюзор Г. П. Ко дню 75-летия... С. 213.

Литература: Молчанов М. М. Полвека назад. СПб., 1892; Новый Устав Училища (не более трех) наносились золотыми буквами на мраморные доски, висевшие в актовом зале. В первом выпуске этой чести удостоился один из самых незнатных воспитанников, Алексей Волоцкой. Следует отметить, что на долю первого выпуска достались самые тяжелые за все время существования Училища экзамены, так как первых 14 воспитанников пожелали лично испытать важные сановники, в числе которых были Д. Н. Блудов, М. М. Сперанский, гр. В. Н. Панин.

Правоведения//Юридическая газета. 1894. №53.; Победоносцев К. П. Отрывки из школьного дневника. СПб., 1885, 50-летний юбилей Императорского Училища Правоведения. СПб., 1886; Сочинения Апухтина. СПб., 1898; Сюзор Г. П. Ко дню 75-летия Императорского Училища Правоведения (1835—1910). СПб., 1910, Тыжненко Т. Е. Василий Стасов. Л., 1990, Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1890—1907. Т. 24, кн. 48. С. 922—923.