Письма В.К. Ольги Александровны брату Николаю II и племяннице В.К. Марии Николаевне
ГАРФ. Ф. 601, Оп. 1. д. 1316. лл. 135-136.
«Ай-Тодор. 1917. 28 ноября
Спасибо милый, дорогой Ники за твое хорошее письмо! Ужас, как я была рада его получить. Мама и Ксения тоже страшно обрадовались твоим письмам. Самое интересное письмо – было Ксенино – из которого мы узнали разные подробности из вашей жизни в Ц[арском] С[еле]. Теперь наша жизнь чрезвычайно однообразна и мы никого не видим даже Соню… Погода испортилась и горы покрыты снегом – и довольно низко лежит снег. Недавно уехали мои подруги госпитальные – две сестры Веры. Им очень не хотелось ехать обратно; теперь работать очень тяжко – нравственно приходится много переносить и приходится сестрам очень сдерживаться.
Мама была недовольна мной, что я писала об Апрак[синой] тебе – но правда ведь она была несносна – а я привыкла писать вам все, что думаю! Теперь она сильно сократилась, и мне ее иногда даже жаль, т.к. она почти всем надоела и никто не хочет больше с нею сидеть или гулять…
Татьяна Андр[еевна] почти никогда днем не гуляет, предпочитая сидеть у нас и нянчиться с Тихоном пока он один без нас; но вот один раз в сильный дождь она объявила мне о своем намерении сопровождать меня и одну из Вер на нашу прогулку. Мы стали ее отговаривать, но – желала во что бы то ни стало. Я имею зюйдвестку – для гостей (кроме своей собственной желтой) – ну а третьей не было для нее, и вот мы пошли с корзинами…
А на днях еще она потеряла дорогу от свитского дома к нам вечером; тоже был дождь и конечно темно. Она целый час блуждала по большой дороге и наконец набрела на казарму, где живут около оранжереи – рабочие. Отсюда ее доставили к нам, но в таком виде, что пришлось раздеть ее на кухне и сушить до ужина!.. Она сидела в моем халате, подпоясанная полотенцем, т.к. халат ей был велик и висел вокруг нея до полу и на полу. Теперь же она достала себе фонарик и без него вечером не пускается в путь. Она по вечерам от 6-7 ч. читает вслух Маме, а оттуда торопится к нам, чтобы успеть видеть Тихона в ванне, после чего мы с нею ужинаем. Едим только какую-нибудь кашу – и молоко: сытно и вкусно. На днях приезжал на три дня по делам брат Ящика – тот самый, который в 94 году был у тебя… Я его узнала. Он теперь старый, седой и торчат уши. Привез очень вкусный сыр и масло. Последнее – очень трудно доставать здесь – и за очень большую гадость приходится платить теперь до 10 р. фунт. У вас, вероятно, хорошее масло и молоко. А молоко хорошее мы покупаем у муллы.
Я тоже читала трилогию Мережковского – даже два раза и последний раз, когда стояли в Проскурове. Третий том мне тоже не нравится, особенно – Юлиан Отступник самая красивая часть. Прочти «Человек из ресторана» Ив[ана] Шмелева. Удивительно написано и, наверно, тебе понравится. Я тоже 2 раза прочитывала и оба раза с громадным удовольствием. Затем перечитывала теперь в Киеве «Братья Карамазовы». Вот тяжелая вещь, но удивительная – такая вещь, что кончая ее – можно почти сразу снова начинать. Читали ли дети? Я первый раз читала с Диной вслух лет 15 тому назад; конечно, только теперь понимаешь многое, но и тогда она сделала глубокое на меня впечатление. Затем для чтения вслух по вечерам прелестные вещи Апухтина: «Дневник Павлика Дольского» и «Архив княгини N». Может быть, вы уже все это читали вместе? Я тут много прочла английских книг. Были очень хорошие между ними. Если вы можете выписывать себе книги из магазина, то могла бы написать список самых интересных.
Сегодня 28 ноября – уже полгода со дня смерти прелестной Ирины Долгорукой. Время ужасно быстро летит. Ея могила на очень красивом месте – крест лицом к морю стоит и оттуда вид на их дом, а сзади маленькая роща кипарисов и Ай-Петри. Мы с Ксений туда ходили пешком – приблизительно месяц тому назад, через Мисхорский виноградник и оливковую рощу… Мама получила из Аничкова тот чудный портрет Папа, который у нея висел наверху, но стекло было сломано дорогою, и она так боялась, что тут, меняя стекло, как-нибудь не повредили бы портрету, что держала все у себя, не решаясь предпринимать шаги. Портрет сделан pastel,ю, т.ч. очень опасно держать его без стекла. Наконец, я попросила позволение сделать сама эту операцию – а получив разрешение, очень сама боялась, что испорчу, так как Мама меня пугала все время…Пока Мама пошла погулять, я все сделала с помощью Никиты и Васи [внуки Марии Федоровны] – помощь которых я больше всего опасалась – и все кончилось благополучно…
В нашей квартире холодновато, не больше 10-12 градусов, а утром и того меньше. Бедный маленький спит хорошо, но иногда ручки ледяные, когда ночью просыпается, и я беру его к себе в кровать, чтобы согреть. Боюсь с ним спать, чтобы не придавить как-нибудь. Днем он в фуфайке и до половины завернут в одеяльце, так что тепло совсем. Вася опять простужен и 3 дня лежал в постельке и был очень весел и доволен, играя целый день с игрушками.
Больше пока ничего интересного, да и то неинтересно, что пишу! Итак, милый, дорогой, кончаю письмо. Скоро опять напишу одной из девочек.
Целую тебя крепко и всех остальных любимых.
Храни вас Господь Бог.
Всегда любящая тебя твоя старая сестра Ольга».